Мемуары — сложный литературный жанр. Чем масштабней личность мемуариста, чем ярче его художественный дар, тем больше вероятность того, что мы прочтём неординарные тексты. Именно так можно сказать о двухтомнике воспоминаний выдающегося отечественного историка академика Юрия Александровича Полякова, известного своими работами, посвященными разным этапам исторического развития России в XX в., исторической демографии и другим проблемам. Читаются мемуары с интересом и вызывают желание осмыслить жизненный путь автора, который вёл его к вершинам исторической науки. Юрий Александрович великолепно владеет афористичной формой изложения и порой поражает умением выразить в одной фразе характер того или иного явления. Я убедился в этом, когда рецензировал его книгу «Историзмы. Мысли и суждения историка», которая вышла в двух изданиях («Вестник РАН». 2008. № 1. С. 82–86).

          Всё это нужно принять во внимание при ознакомлении с двумя книгами мемуаров академика Ю.А.Полякова. В них затрагиваются многие проблемы развития России. При изложении основных вех своей жизни автор использовал обширные познания в области российской истории, понимание истоков и сущности событий, происходивших на его глазах. Он смог соединить свои впечатления и личный жизненный опыт с научным видением происходящего. Именно этот синтез придал двум книгам воспоминаний особый интеллектуальный и художественный колорит.

          Во введении к первой книге автор даёт общее представление о характере своих «фрагментов минувшего». Он не собирается выставлять себя в выгодном свете, оправдываться, как это делают иные мемуаристы: «У меня нет оснований гордиться моей биографа гй, какой её сделали гены и глобальный, далёкий от идеала исторический процесс. Но нет оснований стыдиться её... Я не был звездой, а считал и считаю себя рядовым гражданином эпохи. Никого не интересуют мои прегрешения и ошибки, и оправдываться перед современниками и потомками, брать в качестве мемуарного инструмента мочалку и мыло нет нужды» (кн. 1, с. 9).

           В первых двух главах он рассказывает о своих предках — Поляковых и Ершовых, среди которых были литераторы, врачи, люди с разными судьбами и политическими взглядами. Многое в таком повествовании связано с историей страны, поэтому общеинтересно. Например, достойна внимания личность брата его деда — Сергея Александровича Полякова, поэта, переводчика, издателя, близкого друга В.Брюсова, К.Бальмонта, А.Белого, М.Волошина, Ф.Сологуба и других символистов. Он активно участвовал в создании издательства «Скорпион», известного журнала «Весы» и сыграл немалую роль в судьбе этого литературного направления в 1920–1930-е годы. Ему удалось избежать крупных потерь и невзгод, в отличие от его сына Александра Сергеевича, примкнувшего к антисталинской оппозиции. Но к концу жизни бывшему символисту пришлось скитаться по стране. Автор замечает: «Я родился и рос в такое сложное и противоречивое время, что трудно подыскать слова и формулировки для его определения. Сложными и противоречивыми были судьбы родных и их друзей. К тому же эти судьбы менялись во времени и пространстве. Трудности и сложности эпохи отразились прямо и непосредственно на моём жизненном пути» (кн. 1, с. 34).

          Первые 10 лет жизни будущего историка прошли в Ташкенте, затем он вместе с матерью Лидией Евгеньевной оказался в Москве. Отец создал новую семью и остался в Узбекистане. В последующие годы Юрий жил с матерью, приходилось самому зарабатывать, в частности, продажей собственноручно изготовленных ёлочных игрушек. Сама жизнь превращала будущего академика в самостоятельного и ответственного человека. Красочны картины описанного им ташкентской детства, а также, довоенной Москвы. Летом 1940 г. он поступил в Московский институт философии, литературы, истории (МИФЛИ), учился у выдающихся преподавателей, среди которых были академик Р.Ю.Виппер и другие известные историки.

          Завершает первую книгу воспоминаний глава «Война». Осенью 1941 г. Ю.А.Поляков вместе с Д.В.Сарабьяновым (впоследствии академиком) и другими студентами МИФЛИ участвовал в укреплении оборонительных рубежей под Москвой, далее — Москва, Ашхабад и Свердловск, где и учился вместе со студентами истфака МГУ, работал на заводе и в колхозе, в 1943 г. в полностью разрушенном Сталинграде помогал восстанавливать комсомольские организации.

          Яркий литературный стиль, афористичность отдельных высказываний характерны и для второй книги. Перед нами впечатляющие эпизоды из жизни послевоенной Москвы, похороны Станина, описание командировок в разные уголки Советского Союза, зарубежных поездок, а также сцены дружеского общения с коллегами, семейные дела и т.д. Привлекают внимание некоторые акты, связанные с работой Юрия Александровича на посту заведующего международным отделом «Комсомольской правды». А вот как повлияла эта работа на характер автора: «Оперативность, неизбежная в газете, имеет много преимуществ, обязательность, ответственность — ты к ним привыкаешь, а они очень важны в жизни. Если надо что-то написать именно сегодня — напишешь, раз надо — значит надо. И не скрою: приятно утром написать передовую, а завтрашним утром ее читают миллионы» (кн. 2, с. 26).

          Здесь есть главы, которые особенно заинтересуют историков, они посвящены послевоенному развитию исторической науки. В 1949 г., ещё работая в «Комсомольской правде», Ю.А.Поляков защитил кандидатскую диссертацию об обороне Москвы осенью 1919 г. от войск генерала Деникина, затем стал сотрудником Института истории АН СССР, был назначен учёным секретарём института. Уход в науку — важный момент биографии автора. Он пишет: «Я считаю (и продолжаю считать) занятие наукой лучшим из направлений, которые избирает человек. Конечно, нужно любить выбранную научную дисциплину и ощущать себе наличие хоть небольших способностей для реализации мечтаний о науке» (кн. 2, с. 109).

          Автор был свидетелем многих событий, происходивших в исторической науке, причём не всегда отрадных. В главе «Постыдная страница» обстоятельно анализируется развернутая зимой 1949 г. борьба с так называемым космополитизмом. Эта тема пока явно недостаточно освещена в нашей литературе. Ю.А.Поляков показывает, как эта кампания проходила в среде историков, втянутых в позорное действо по приказу ЦК ВКП(б). Начало было положено опубликованной в газете Правда» 28 января 1949 г. статьёй «Об одной антипатриотической группе театральных критиков». Многозначное слово «космополитизм» стало звучать как политическое обвинение. Подробно описано заседание историков, которое проходило в Академии общественных наук 11, 14 и 16 марта 1949 г., где звучали обвинительные речи умудрённых опытом историков и аспирантов и где маститые исследователи каялись в космополитизме и других мнимых прегрешениях. Автор приходит к выводу «о многообразном негативном влиянии сталинской диктатуры на нашу жизнь, на её различные сферы, в том числе научную. Не сомневаюсь, — говорит он, — что антикосмополитическая кампания в исторической науке... была частью общей линии Сталина на ужесточение контроля над наукой» (кн. 2, с. 51). Вероятно, речь шла и о желании подготовить интеллигенцию к «холодной войне», начать новый этап отношений с западными странами.

          Вызывает интерес обстоятельная глава об Институте истории АН СССР. Фрагменты минувшего в воспоминаниях автора дают читателям представление об обстановке, в которой работали учёные-историки — известные в научном мире сотрудники института академики Б.Д.Греков, A.М.Панкратова, И.М.Майский, А.М.Деборин, М.В.Нечкина, С.Д.Сказкин, И.Н.Тихомиров, B.М.Хвостов, Л.В.Черепнин и многие другие.

          Меня как специалиста привлёк здесь один неизвестный факт из жизни известного философа академика A.M.Деборина. В своё время он был первым заместителем директора Института К.Маркса и Ф.Энгельса академика Д.Б.Рязанова. На рубеже 1930–1931 гг. Сталин инициировал кампанию против Рязанова и его сотрудников. Наиболее ожесточённые нападки в печати, в партячейке института, в дискуссиях в Коммунистической академии обрушились на Деборина. В результате у него сдали нервы, он был готов свести счёты с жизнью. В последний момент его обнаружили на берегу Москва-реки и доставили в больницу. Работая в архиве, я нашёл записку Деборина от 20 января 1931 г., адресованную жене, о его намерении покончить жизнь самоубийством, и написал об этом статью («Вестник РАН». 1993. № 5. C. 458–462). Но оставалась не совсем понятной причина столь жестокой травли. Об этом узнаём у Ю.А.Полякова: «Жена его сына рассказывала мне, что он попал в опалу за то, что уклонился от написания статьи «Сталин как философ» к 50-летию вождя» (кн. 2, с. 59). Генсек явно мстил учёному за этот отказ. Но попытка самоубийства А.М.Деборина, о которой стало известно многим, изменила намерения Сталина, и, опасаясь ненужных разговоров, он решил не трогать академика и даже оставил его в АН СССР, где тот проработал много лет. В 1945–1951 гг. он был главным редактором «Вестника АН СССР». Д.Б. Рязанова же отправили в ссылку в Саратов, исключили из академии, а в 1938 г. расстреляли.

          Много внимания уделяет мемуарист событиям в стране после смерти Сталина и разоблачению культа его личности, говорит о непоследовательности и неоднозначности действий нового партийного руководства во главе с Н.С.Хрущёвым, стремлении воспрепятствовать исходившей от научной интеллигенции критике всей системы правления, не ограничиваясь разоблачением культа личности Сталина. Он излагает сложную историю подготовки в Институте истории АН СССР вузовского учебника по истории XX в., который, уже оказавшись в издательстве, подвергался бесконечным переработкам из-за постоянных изменений состава после сталинского партийного и государственного руководства (кн. 2, с. 82–87).

          Несомненно, интерес вызовут страницы, где автор рассказывает о трудностях публикации в редактируемом им журнале «История СССР» нескольких глав из воспоминаний известного российского политика В.В.Шульгина, фигуры масштабной, неоднозначной, оставившей большой след в политической жизни страны, в том числе благодаря своим ценным мемуарам. Этот «грех» редактора обсуждался на заседании Секретариата ЦК КПСС и чуть не закончился серьёзным взысканием и даже увольнением. Автору удалось передать царившую тогда атмосферу догматизма и идейной нетерпимости (кн. 2, с. 171–184). Говорится в мемуарах и о причинах раздела в 1965 г. находившегося в состоянии разброда академического Института истории на два научных учреждения — Институт истории СССР (ныне Институт российской истории) и Институт всеобщей истории.

          «Пристанище Клио» — так названа глава о деятельности Отделения истории АН СССР, в котором автор оказался после избрания его членом- корреспондентом академии и проработал 45 лет. «Я имел возможность «видеть в действии» несколько десятков членов отделения — людей различного характера, таланта, темперамента. Тех, чьи книги будут жить долго, тех, кто оставил заметный след в мировой историографии, и тех, чьё имя никогда не привлечёт внимания ни будущих читателей, ни будущих исследователей» (кн. 2, с. 110). В этой главе — глубокие размышления об исторической науке и её видных представителях, о методике исторического исследования, своеобразии положения в АН членов-корреспондентов и действительных членов, о процедуре выборов и т.п. Немало интересного узнает читатель о наших ведущих историка, например, о том, как академику Е.В.Тарле в разговоре со Сталиным удалось «отвертеться» от подготовки биографии генсека. Академик назвал это своей «давней мечтой», но сослался на необходимость предварительно написать ряд работ о других выдающихся деятелях, для создания «широкого исторического фона». «Сталин согласился, одобрил идею. А Тарле получил охранную грамоту, получил возможность в рамках высказанной «программы» работать невозбранно ещё ряд лет», — отмечает Ю.А.Поляков (кн. 2, с. 137).

          Рекомендую всем прочитать эти две книги, о высоких достоинствах которых я попытался высказаться здесь и как историк, и как рядовой читатель. Однако мне показалось, что в книге недостаточно объективно оценена пагубная для нашей страны деятельность Сталина, хотя говорится о его иррациональной и преступной политике немало. Но в рассказе о положении дел в стране в 1930 — начале 1950-х годов нет ощущения трагизма ситуации. А ведь именно бесчеловечное сталинское правление лишало страну интеллектуальной и нравственной составляющей, завело её в тупик догматизма и безысходности, которые позднее привели СССР к гибели. Вряд ли в полной мере справедливо и отношение к Н.С.Хрущёву, освободившему из тюрем и лагерей сотни тысяч Людей. Конечно, он тоже был продуктом сталинского времени, не мог, как говорится, прыгнуть выше головы. Но его попытка разоблачить Сталина и оказать помощь униженным и оскорблённым узникам ГУЛАГА заслуживает доброго слова.

          Английский писатель Оскар Уайльд замечал: «Я не люблю современные мемуары. Их, как правило, пишут люди, либо начисто утратившие память, либо не совершившие ничего такого, что стоило бы помнить» (Уайльд О. Парадоксы. СПб.: АНИМА, 2002. С. 256). Воспоминания академика Ю.А.Полякова совершенно другого рода. Это яркие, талантливые тексты высокого литературного уровня, посвященные стране, её истории, развитию исторической науки, значительный вклад в которую внёс автор рецензируемых мемуаров.

          Хотелось бы закончить рецензию несколькими яркими выдержками из обсуждаемых книг, которые позволяют понять, как мыслит их автор.

          «В науке есть факты и аргументы. Научные проблемы не решают судьи, следователи, прокуроры, высокопоставленные (не всегда высоколобые) чиновники. История — могучая наука. Но она весьма уязвима. Она может влиять на политику, но чаще и сильней политика влияет на неё».

          «Историческая правда не лежит на поверхности, она не спящая царевна, которую можно разбудить одним поцелуем учёного-историка. До правды надо доработаться, просвечивая рентгеном мысли сумму ранее неизвестных материалов, сочетая их с известными фактами, достоверность которых доказана».

          «Вставая на цыпочки, я стремлюсь заглянуть в даль третьего тысячелетия. Кладовые будущего приоткрываются с трудом, хотя технологическое развитие идёт стремительно. Исторический процесс убыстряется, но всё очевидней угроза экологической катастрофы и моральной деградации».

          «Что касается России, то ей необходимо коренное изменение ментальности. Надо перестать надеяться на неисчерпаемость наших недр, неистощимость гидроэнергетического потенциала, необозримость лесов и степей и осознать, что эпоха неисчерпаемости и необозримости ушла окончательно и бесповоротно» (кн. 2, с. 170, 303, 305).